Без брусчатки, без фонарей и без туристов. Москва начала XIX века была совсем другой: тише, мрачнее и гораздо ближе к средневековью, чем к имперскому Петербургу. Улицы пахли сырой землей, скотиной и топлёным маслом. Дома были деревянными, купцы — важными, а колокольный звон слышался всюду. За пару лет до того, как в город войдут французы, он жил своей неторопливой, почти восточной жизнью.
Арбат, любимая нынешними туристами улица, тогда был кварталом купеческих лавок, пыльных амбаров и чугунных вывесок. Его ещё не мостили, и в сырую погоду он превращался в кашу из глины, навоза и сбитого колёсами теста.
По краям стояли двухэтажные дома с лавками внизу и затейливыми ставнями. В окна высовывались дети и бабы в платках, у дверей — ларьки с семгой, квасом и огурцами.
Кремль был настоящим административным центром. На Сенатской площади кучковались чиновники, возле Тайницкой башни торговали блинами и липовым мёдом, а колокольня Ивана Великого казалась настоящей иглой небесной высоты. Всё вокруг Кремля застраивалось плотным жилым кольцом: церкви, трактира, палаты старых бояр.
Тверская напоминала проселок с постоялыми дворами. Здесь проезжали почтовые кареты, по вечерам зажигали редкие фонари с коптящими фитилями, а каждый пятый дом принадлежал купцу, зарабатывающему на всём: от кожи до сукна. Здание театра Петровского только строилось, и о балете даже не мечтали. Москва тогда жила не по расписанию спектаклей, а по часам церковных служб.
Старые монастыри — Новодевичий, Сретенский, Донской — не казались достопримечательностями. Это были активные крепости веры с монахами, свечками, запахом ладана и звонарями, знающими каждый колокол на слух. Люди приходили туда не туристами, а с просьбами, страхами, болезнями.
Москва-река еще не была обуздана каменными набережными. Она больше напоминала обычные сельские водоемы — с пристанями, прачками и лодками, груженными сеном. Через неё перебрасывались деревянные мосты, которые часто уносил паводок. Из-за них и возникали пробки: телеги застревали, и лошади с трудом пробирались через спуски.
Через десять лет все изменится. А пока Москва — старая, допожарная, в платках, в пыли, в тени колоколен — живет, не подозревая, что ее ждет полное обновление
источник
Арбат, любимая нынешними туристами улица, тогда был кварталом купеческих лавок, пыльных амбаров и чугунных вывесок. Его ещё не мостили, и в сырую погоду он превращался в кашу из глины, навоза и сбитого колёсами теста.
По краям стояли двухэтажные дома с лавками внизу и затейливыми ставнями. В окна высовывались дети и бабы в платках, у дверей — ларьки с семгой, квасом и огурцами.
Кремль был настоящим административным центром. На Сенатской площади кучковались чиновники, возле Тайницкой башни торговали блинами и липовым мёдом, а колокольня Ивана Великого казалась настоящей иглой небесной высоты. Всё вокруг Кремля застраивалось плотным жилым кольцом: церкви, трактира, палаты старых бояр.
Тверская напоминала проселок с постоялыми дворами. Здесь проезжали почтовые кареты, по вечерам зажигали редкие фонари с коптящими фитилями, а каждый пятый дом принадлежал купцу, зарабатывающему на всём: от кожи до сукна. Здание театра Петровского только строилось, и о балете даже не мечтали. Москва тогда жила не по расписанию спектаклей, а по часам церковных служб.
Старые монастыри — Новодевичий, Сретенский, Донской — не казались достопримечательностями. Это были активные крепости веры с монахами, свечками, запахом ладана и звонарями, знающими каждый колокол на слух. Люди приходили туда не туристами, а с просьбами, страхами, болезнями.
Москва-река еще не была обуздана каменными набережными. Она больше напоминала обычные сельские водоемы — с пристанями, прачками и лодками, груженными сеном. Через неё перебрасывались деревянные мосты, которые часто уносил паводок. Из-за них и возникали пробки: телеги застревали, и лошади с трудом пробирались через спуски.
Через десять лет все изменится. А пока Москва — старая, допожарная, в платках, в пыли, в тени колоколен — живет, не подозревая, что ее ждет полное обновление
источник
Свежие комментарии